Памяти жертв геноцида Отношение к прошлому своего народа, особенно к историческим событиям, предопределившим судьбу народа на долгие десятилетия, а порой и на века, во многом способно влиять не только на гражданский выбор и политические настроения человека, но и стать ключевым фактором современной общественной жизни.
Прошлое тысячами нитей связано с настоящим. Ошибки и трагедии прошлого оставили нам в наследство груз проблем, нуждающихся не столько в ритуальном действе, сколько в нравственном, гуманистическом осмыслении.
В современном черкесском обществе важной национальной идеей активно разрабатываемой особенно в последнее десятилетие является тема геноцида и депортации черкесов в XIX веке, которому подвергся наш народ в период Кавказской войны. В своей политической и общественной деятельности черкесский мир стремимся к безусловному осуждению актов геноцида и депортации черкесов в XIX веке как преступления против человечности и ликвидации его последствий через создание правовых, политических, организационно-технических механизмов репатриации соотечественников на историческую родину.
Концепция и Реалии
К сожалению, в наши дни находится целый ряд специалистов – историков и политологов – которые целенаправленно формируют мифологемы, призванные отрицать факт совершения геноцида адыгов (черкесов). К числу таковых относится и весьма успешный публицист Андрей Епифанцев, автор нескольких очерков по истории адыгов (черкесов), размещенных на сайте Агенства Политических Новостей (АПН) в 2009 г. Те мифологеммы, которые конструирует Епифанцев, идейно восходят к набору расхожих исторических доводов или «истин», которые уже были многократно внедрены в массовое сознание российского общества в XIX веке. Первая мифологема – крайне низкий уровень социально-экономического развития адыгского общества, стадия «дикости», «первобытности», «военной демократии». Отсюда вытекает насущная потребность в совершении агрессивных действий против соседей. Вторая мифологема – многовековое существование в адыгском обществе такого социального явления как набег или целая набеговая система. Набег в рамках обозначенного дискурса рассматривается как фактор экономики традиционного адыгского и, шире, северокавказского, общества. Третья мифологема звучит еще большим обвинением, чем набеговая система – речь идет, согласно Епифанцеву, о необычайном развитии системы работорговли в Черкесии. Согласно этому автору, Черкесия являлась абсолютным лидером в работорговле на протяжении всей османо-крымской эпохи (XVI-XVIII вв.) и именно работорговля является во мнении многих увлеченных читателей Епифанцева главным историческим оправданием жестокого отношения царского режима к адыгам. Четвертая вспомогательная мифологема – обоюдная и равная по масштабу немотивированная жестокость в период Кавказской войны, причем ответственность возлагается априори все равно на адыгское общество, как менее цивилизованное, как общество рабовладельцев и «хищников», устраивающих набеги.
Появление концепции Епифанцева и попытка ее широкой популяризации в российском обществе со всей ясностью демонстрирует нам абсолютную неготовность части нашего российского общества к справедливой и гуманистической оценке исторических событий нашей совместной истории. Между тем, совершенно очевидным обстоятельством является необходимость генерирования такого методологического и источниковедческого подхода, в рамках которого станет возможным не только реконструкция объективной исторической картины, но и формирование единых гуманистических ценностных подходов к оценке прошлого, с осознанием общности исторических судеб наших многострадальных народов.
Проблема не заключается в некой предвзятости адыгских «этно-историков», о которой пишет Епифанцев. Во-первых, в современном историческом сообществе весьма и весьма тяжело встретить такого историка, который начисто был бы лишен элементов этнических или культурных предрассудков и привязанности к определенной системе ценностей. Вот и этот форум, на котором я имею честь выступить, заранее ориентирует молодых исследователей на сочетание конфессиональных и историко-теоретических подходов. К слову, в адыгском историческом сообществе нет ни одного специалиста, стремящегося понимать исторический процесс через призму ислама и исламских ценностей, как и нет отчуждения от общероссийского исторического контекста. Во-вторых, адыгское исследовательское сообщество не специализируется на проблематике адыгского геноцида таким фанатично-маниакальным образом, как об этом написал мой оппонент.
Проблема адыгского геноцида существует в силу исторической памяти нашего народа. Эта проблема анализируется на очень значительном корпусе русских военных источников, которые были введены в научный оборот многими поколениями российских историков на протяжении второй половины XIX – XX вв. Я считаю необходимым познакомить столь интеллектуальную аудиторию с тем историческим материалом, который полностью проигнорирован в «концепции» Епифанцева и который, вместе с тем, невозможно обойти, если мы хотим разобраться в существе проблемы.
Начиная с 1768 г., когда началась первая русско-турецкая война второй половины XVIII века и вплоть до 1829 года, когда был заключен Адрианопольский договор по итогам русско-турецкой войны 1828-1829 гг., территория Черкесии подверглась целому ряду разорительных нашествий со стороны Российской империи. В этот период были подвергнуты тотальному разграблению и последующему сожжению очень многие населенные пункты на территории равнинного Правобережья Кубани и Кабарде. Кабарда или Восточная Черкесия в этот период потеряла 9/10 своего населения, а также огромные площади своих исконных земель. Это стремительное угасание Кабарды происходило в условиях тотального военного контроля, установленного царским командованием в Центральном Предкавказье.
В апреле 1804 года генерал Г. И. Глазенап самым жестоким образом карает Кабарду прямо по инструкции Цицианова, генерал-лейтенанта и главнокомандующего на Кавказе. В июне Глазенап вновь входит в Кабарду. Кабарда переживает свои самые страшные времена в своей истории сопоставимые лишь с эпохой средневековых войн. В марте 1805 года Глазенап сжигает в Кабарде 80 селений. Упорное нежелание покориться вызывает еще большую ненависть кавказского начальства в отношении кабардинцев. Приставом Кабарды П. Д. Цицианов назначает престарелого Дельпоццо, одного из самых больших ненавистников кабардинского народа. Его воспоминания не оставляют нам сомнений в такой оценке его личности.
(Дельпоццо И. П. Записка о Большой и Малой Кабарде // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. I. Нальчик: «Эль-фа», 2001. С. 16).
В апреле 1810 года в Кабарду вступает во главе значительного отряда генерал С. А. Булгаков. Ожесточенные сражения происходят в верховьях рек Баксана, Шалушки, Чегема и Нальчика. Дельпоццо спешит на соединение с Булгаковым во главе другого отряда, но не поспевает к военным действиям. Зато принимает самое деятельное участие в кровавой расправе над многократно разоренной страной. Совместно они уничтожают около 200 селений. Булгаков хвалился сим подвигом перед начальством: «кабардинский народ доселе никогда такой чувствительной не имел потери, и никогда еще войска не доходили туда, где ныне чинили поиски, и что они потеряли много имущества, которое сожжено с двумястами селений». (Цит. по: Дзамихов К. Ф. Адыги: борьба и изгнание. Нальчик, 2005. С. 26).
Император Александр I с отвращением воспринял это известие о трагедии в Кабарде и указал командующему войсками генералу А. П. Тормасову, что генерал Булгаков «употреблением непомерных жестокостей и бесчеловечия превзошел границы своей обязанности». Военный министр Барклай де Толли так же негативно отозвался о деятельности Булгакова: «Если верить известиям, то экспедиции против кабардинцев и закубанцев состояли в совершенном разграблении и сожжении их жилищ: жестокие сии действия, доводя тех народов до отчаяния, возбуждали только к нам ненависти их, и вообще обращение его со соседственными сими народами более служит к отвращению их от нас, нежели к установлению в том краю спокойствия». (Там же. С. 26).
Тем не менее, метод Булгакова получил повсеместное распространение и в последствии был рекомендован ведущими царскими генералами в качестве наиболее эффективной стратегии борьбы против горцев Западной Черкесии после Адрианополя. Моральных оценок немотивированной жестокости мы уже не находим в официальной переписке 30-60-х годов XIX века. Напротив, всячески подчеркивается необходимость тотального уничтожения селений, посевов и скота горцев, поощряются зимние экспедиции, когда тотальное уничтожение системы жизнеобеспечения ставит противника на грань голодной смерти, что, в свою очередь, по мысли стратегов, должно было ускорить капитуляцию адыгов (черкесов).
В 1814 году Дельпоццо, будучи комендантом Владикавказской крепости, возглавляет карательную экспедицию в Кабарду, которая длится 4 месяца. В 1822 году Кабарда восстает в последний раз – при всей очевидной безнадежности борьба приобретает значительную остроту и масштаб. Причина восстания – новое изъятие земель и строительство большого числа укреплений за спиной кабардинцев – между равнинной и горной частью их страны. Восстание было подавлено А. П. Ермоловым в свойственном ему духе.
Наличие значительного слоя лиц, связанных с новой администрацией и сделавших подчас блистательную военную карьеру на царской службе, никоим образом не спасало кабардинцев от самых жесточайших репрессий. Уничтожение Кабарды происходило на глазах их закубанских братьев – западных адыгов, лидеры которых на момент Адрианопольского договора уже сделали свой непоколебимый выбор – сопротивляться Российской экспансии всеми силами.
Сразу после Адрианопольского договора в 1830 г. Николай I поставил перед своей армией на Кавказе задачу изгнания черкесов и всех остальных горцев, не желающих примириться с установлением российского господства. В рескрипте на имя графа И. Ф. Паскевича, командующего армией на Кавказе, Николай I писал: «Кончив, таким образом, одно славное дело (победа над Турцией – А. С.) предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее – усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных… воспользоваться сиими обстоятельствами, чтобы произвесть одновременный поиск противу всех горских народов, завладеть важнейшими пунктами их земель, а в особенности низменностями оных, и таким образом, лишив горцев средств пропитания, принудить их к покорности». (Цит. по: Потто В. А. Кавказская война. Т. 1. Вып. 1. СПб., 1897. С. 54).
Вслед за рескриптом, в приказе командиру Отдельного Кавказского корпуса Николай I требует: «Нанести как можно более чувствительное наказание абадзехам, шапсугам и натухайцам и, не ограничиваясь довершением устройства возведенных на Лабе укреплений, поселений четырех станиц, предпринимая бы в видах будущего занятия линии на Белой, сильное наступательное движение к этой речке и далее за оную, вдаваясь сколь можно далее в горы». (РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6380. Л. 117-118 об.).
В том же 1830 г., воодушевленный позицией императора, соратник Ермолова генерал А. А. Вельяминов представил план завоевания Черкесии, согласно которому предлагалось «занять все плоскости земли горцев, особенно изобилующие пастбищными местами, и заселить их казачьими станицами, очистив военной силою пространство между верхней частью Кубани и Урупа, селить там первоначально казачьи станицы, а также и на Лабе, а потом занимать земли горцев по р.Белой и другим рекам, заселяя их тоже станицами казаков». (Генерал Вельяминов и его значение для истории Кавказской войны // Кавказский сборник. Т. 7. Тифлис, 1883. С. 19.).
Весьма характерно, что автор проекта не рассуждает о том, куда должно деться многочисленное население равниной Черкесии.
Одним из эффективных инструментов воздействия на непокорных адыгов Вельяминов считает создание голода: «Истребление полей их в продолжение пяти лет сряду дает возможность обезоружить их и тем облегчить все дальнейшие действия». (Цит. по: Романовский Д. И. Кавказ и Кавказская война. СПб., 1860. С. 43.).
Метод поэтапной аннексии звучит во всех отчетах и проектах начала 30-х гг. Фельдмаршал Паскевич уже в 1830 г. предлагал расширить так называемый «операционный базис», то есть не ограничиваться вторжениями с правобережья Кубани, а устроить себе плацдарм на северо-западе Черкесии – в области Натухай. Паскевич предлагал проложить линию фортов от укрепления Ольгинское на нижней Кубани к Геленджику, расстояние между которыми составляло 75 верст. Таким образом, почти весь Натухай оказался бы отрезанным от остальной Черкесии. После занятия Натухая планировалось изгнать из него все население. По замыслу Паскевича, Геленджикская кордонная линия стала бы удобным плацдармом для вторжений в Шапсугию «для дальнейшего очищения земель на юго-восток по обеим сторонам хребта». (Сакович П. М. Новицкий Г. В.: биографический очерк (1800-1877 гг.) // Русская старина. Т.22. СПб., 1877. С. 297.).
Таким образом, наиболее авторитетный российский военный аналитик и самый влиятельный сановник – граф Паскевич – с самого начала сформулировал задачу «очищения» Черкесии от черкесов. План действий, предложенный Паскевичем и Вельяминовым, и высочайше заверенный Николаем I, стал основой российской концепции аннексии Черкесии.
9 апреля 1834 г. военный министр А. И. Чернышев сообщал командиру Отдельного Кавказского корпуса А. А. Вельяминову, что Императору угодно, чтобы с непокорными горцами поступали с жестокостью генерала Ермолова. (Цвижба Л. И. Источники взаимоотношений России и народов Северо-Западного Кавказа в XIX веке. // Россия и Кавказ сквозь два столетия. СПб.: Журнал «Звезда», 2001. С. 248.). Получив столь недвусмысленные инструкции, А. А. Вельяминов на протяжении трех масштабных экспедиций 1834-1836 гг. уничтожает в Западной Черкесии (в областях Натухай и Шапсуг) порядка 200 аулов. (РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6732. Л. 2: Карта следования войск действующего отряда за рекой Кубанью в 1834, 1835 и 1836 годах рисовал Тенгинского пехотного полка юнкер Романовский. Черными кружочками обозначены уничтоженные аулы. Незаштрихованные кружочки показывают порядка еще 70 аулов, которые временно избегли расправы.).
Окончательное уничтожение адыгских аулов в Западной Черкесии и тотальное изгнание населения происходит в 1860-1862 гг. Истинные масштабы разыгравшейся трагедии пока не ясны, но мы знаем, что порядка 350 шапсугских аулов были уничтожены летом-осенью 1860 г. (Пояснительная карточка военных действий в земле шапсугов в 1860 году // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6779). Процесс их уничтожения детально отображен у Л. Богуславского, а у В. А. Потто содержится весьма красноречивая цитата: «Долина Хабля была одна из самых населенных частей этого края; поля ее были засеяны фруктовыми садами, а в покинутых саклях замечались следы не только довольства, но даже богатства и прихотей. Кроме огромных запасов хлеба, который жители не успели вывезти, в соседних рощах хранились целые склады воска, меда и тысячи улей, свидетельствовавших, что пчеловодство было одним из любимейших промыслов края. И все это цветущее пространство предано было огню и истреблению». (Потто В. А. История 44-го драгунского… Т. VIII. С. 55).
В период с марта 1862 г. по февраль 1864 г. на пространстве от реки Белой до реки Псекупс войска Даховского и Пшехского отрядов уничтожили более 160 селений. (Введенский А. Действия и занятия войск Средне-Фарского отряда до сформирования Пшехского и этого последнего до ноября 1862 года // Военный сборник. 1866. № 7. С. 3-29; № 8. С. 145-184. Гейнс К. Пшехский отряд с октября 1862 г. по ноябрь 1864 г. // Военный сборник. 1866. № 1. С. 3-58; № 2. С. 207-261; № 3. С. 3-50; № 4. С. 213-264; № 5. С. 3-40. Богуславский Л. История Апшеронского полка. 1700-1892. Т. II. СПб., 1892. 552 с.).
Среди этих сотен уничтоженных адыгских селений были поселения различного типа: в военных источниках они различаются как «огромные аулы» (до 1.000 дворов и более, уничтожение такого населенного пункта могло затянуться на несколько дней), «большие аулы» (200-300 дворов), «аульчики» (20-30 и более дворов), «хутора» (от нескольких до 10-15 дворов).
Население, как правило, спасается бегством в лес – благо территория Западной Черкесии является наиболее лесистой частью Кавказа. Но, к сожалению, мы вынуждены констатировать, что очень часто большая часть жителей гибнет при захвате аулов в результате действия артиллерии, ракетных команд, резни. Таких отчетов сотни и многие из них опубликованы в тех сборниках источников, которыми пользуются наши исследователи. Есть примеры тотальной резни – также, к сожалению, далеко не единичные. Приведем в рамках настоящего доклада один такой эпизод.
«Аул Тлабугай, состоявший более чем из ста дворов, находился в 45-ти верстах от укрепления Мохошевского… В три часа пополуночи 24-го марта наша кавалерия достигла окрестностей аула, а вскоре подтянулась и пехота, следовавшая с неимоверною быстротою, налегках. К рассвету все уже было готово к нападению. Благодаря скрытности и быстроте ночного марша, приближение наших войск ускользнуло от бдительности неприятеля, так что мы явились к аулу «как снег на голову» – в полном смысл этого слова.
Оставив две роты брестцев и две роты тенгинцев со взводом пеших орудий по сю сторону Апче, при небольшом вьючном обозе, находившемся при войсках – начальник отряда, едва только рассвело настолько, что можно было кое-как различать окружающие предметы, двинул остальные войска на селение. Наша кавалерия, поддержанная пехотою, охватила его полукольцом, с гиком ринулась вперед и застала изумленных горцев совсем врасплох, так что первые выстрелы, раздавшиеся в ауле, были приняты за сигнальные и тотчас повторились в окрестных лесах. Закинув винтовки и пики за плечо, казаки начали рубить ошеломленных горцев, отстаивавших свои семьи, спасавшихся в чащу леса. Наконец, после кровопролитной резни, аул был занят и зажжен. Неприятель понес огромный урон; если большая часть женщин и детей, воспользовавшись пересеченною и лесистою местностью, и избегла плена, то все имущество жителей, четыреста голов разного скота и шесть пленных, в том числе сын первостепенного абадзехского старшины Хаткова и дочь мохошевского князя Мефедзиева, достались в руки победителей. В ауле валялось много неприятельских тел, не считая увезенных горцами». (Юров А. 1844-й год на Кавказе. // Кавказский сборник. Т. VII. Тифлис, 1883. С. 367-369.).
Методы устрашения. Террор, преступления против человечности
Царским командованием в Черкесии применялись самые жестокие методы устрашения. Одним из таковых стала практика отрезания голов у погибших черкесов. Приведем ряд сообщений очевидцев.
«Трофеями этого дня были несколько трупов горцев, у которых отрубили головы, завернули и зашили в холст. За каждую голову Вельяминов платил по червонцу и черепа отправлялись в Академию Наук. Поэтому за каждого убитого горца была упорная драка… Драка за трупы и отрезывание голов вошли в нравы и обычаи Кавказских войск. На первый раз, несмотря на воодушевление новизной картин и впечатлений, вид завернутых в холст голов, привязанных к концу казачьих пик, вызвал у меня чувство гадливости и омерзения». (Воспоминания Григория Ивановича Филипсона. М., 1885. С. 127).
«Засс, по обычаю, приказал отрезать головы убитых и с этим трофеем возвратился в свой Прочный Окоп. Через год после того, я встретил генерала Засса в Ставрополе. Он ехал на санях, а другие сани, закрытые полостию, ехали за ним. «Куда это, ваше превосходительство, и что вы везете»? – «Еду, земляк, в отпуск и везу Вельяминову в сдачу решенные дела». С этим словом он открыл полость, и я не без омерзения увидел штук пятьдесят голых черепов. Вельяминов отправил их в Академию Наук». (Воспоминания Григория Ивановича Филипсона. С. 102.).
«Местопребывание Засса, крепость Прочноокопская, повергало в ужас не только закубанцев, но и всех проезжающих. Она окружена была высоким валом с частоколом по гребню, на котором во многих местах торчали головы черкесов». (Ракович Д. В. Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Правый фланг. Персия. Черноморская береговая линия. Под ред. генерал-майора Потто. Тифлис, 1900. С. 150.).
Из отношения генерала от инфантерии Поповича командующему войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенанту Граббе: «До сведения Государя Императора дошло, что будто бы некоторые частные начальники на Кавказе отсекают головы горцев, убитых в битвах и втыкают их на шесты, к общему раздражению жителей. Вследствие сего Его Величество высочайше предоставляет мне удостовериться ближайшим образом в истине этих слухов, и будь они действительно справедливы, принять самые решительные меры к прекращению, на будущее время, таковых бесчеловечных поступков, столь противных благим видам Его Величества. Высочайшую волю сию, переданную мне Г. Военным Министром в отзыве от 24-го августа, № 576, сообщая Вашему Превосходительству к надлежащему руководству, прошу донести мне: были ли означенные случаи на Кавказской линии, где и у кого именно из частных начальников?
Командир Корпуса генерал от инфантерии Попович.
Рапорт г-ну Корпусному Командиру.
На протяжении Вашего Высокопревосходительства № 824, имею честь донести, что головы убитых горцев втыкали на шесты только у начальника правого фланга генерал-лейтенанта Засса. Но по дошедшим до меня об этом сведениям при вступлении моем в управление краем, я сообщил ему о прекращении такого рода поступков; а в настоящее время, препровождая ему копию с предписания Вашего Высокопревосходительства ко мне за № 824, где изложена Высочайшая воля по этому предмету, предписал руководствоваться ею.
От командующего войсками 8-го октября 1841. Верно. За старшего адъютанта штабс-капитан (подпись неразб.).
Генерал-лейтенанту Зассу
При вступлении моем по Высочайшей воле в командование войсками на Кавказской линии и в Черномории, я имел честь сообщать Вашему Превосходительству мое мнение насчет противного благодетельного воле Государя обыкновения отсекать головы горцев, павших в битвах и втыкать их на шесты.
Получив предписание по этому предмету от Г. Корпусного командира за № 824, которое при сем в копии препровождаю, покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, на будущее время руководствоваться Высочайшею волею в нем изложенною
Верно: За старшего адъютанта штаб-капитан (подпись неразб.)».
(РГВИА. Ф. 13454. Оп. 6. Д. 1213: Распоряжение штаба отдельного казачьего корпуса о запрещении скальпирования и издевательства над убитыми горцами. 1841 г. Еще подобное дело: РГВИА. Ф. 13454. Оп. 8. Д. 31: Рапорт о запрещении отсекать головы горцев и втыкать на шесты. 1841 г.).
Всадники 44-го драгунского Нижегородского полка, в числе которых было немало представителей самых знатных родов России, в 1860 г. пытались возродить «моду» на отсечение голов черкесов, но начальство пресекло подобные действия. Причем не из-за моральных принципов, а исключительно по материальным соображениям: черкесы отказывались забирать изуродованные тела, а за право забрать целый труп своего соплеменника уплачивали две пары быков. (Потто В. История 44-го драгунского Нижегородского Его Императорского Высочества государя наследника цесаревича полка. Т. VIII. СПб., 1895. С. 37-38).
Тактика выжженной земли и создание условий, несовместимых с жизнью. Организация голода
Отдельный большой аспект проблемы геноцида адыгов (черкесов) составляет осмысленное и целенаправленное создание условий, несовместимых с жизнью. В летнее время отряжались специальные команды для сжигания хлебных полей, угона или уничтожения скота. В отряде в 12.000 штыков могло насчитываться до 1.000 вьючных лошадей, специально предназначенных для транспортировки награбленного в аулах имущества и продуктов. Царское командование устраивало карательные экспедиции в зимнее время, в ходе которых уничтожались все постройки и запасы зерна. Сотни и даже тысячи беженцев, оставшись без всяких средств к существованию, скапливались в еще не затронутых экспедициями районах. Голод стал орудием уничтожения адыгского народа.
Сведения об использовании тактики выжженной земли содержатся в огромном числе военных отчетов. Приведем несколько характерных отчетов. 14.11.1862 г. пшехский отряд уничтожает аулы в долине р. Шебж, «ущелье» которой «представляет чисто-горный характер»: «При появлении нашем в ущелье, аулы оказались пустыми, хотя, по оставленным вещам, по большему количеству домашней птицы и изобильным запасам зерна, заметно было, что хозяева покинули свои жилища второпях и очень недавно.
Смотря на это богатое ущелье, скаты и низ которого были покрыты множеством маленьких аулов, а промежуточные поля сплошь запаханы, мы удивлялись, что горцы не отстаивали своих жилищ. Часам к одиннадцати обе колонны кончили свое дело. Более тысячи лошадей, навьюченных сеном, зерном, котелками, ручными мельницами, вязками живых и убитых куриц, сапетками меда, кукурузой и другим добром, потянулись в лагерь». Мародерство носило узаконенный, системный характер и, фактически, являлось одним из важных источников содержания войск. Гейнс отмечает, что «в пшехском отряде не бывало никогда менее тысячи фуражирных лошадей», использовавшихся для перевозки далеко не только фуража, но и для доставки в лагерь захваченного имущества и продовольствия из сжигаемых аулов. (Гейнс К. Пшехский отряд // Военный сборник. 1866. № 1. С. 25).
В августе 1862 г. А. Введенский, офицер в пшехском отряде, получает яркое впечатление, поднявшись на возвышенность хребта Ангуль: «Едва поднялась она (колонна войск) на высоту, как перед ней открылись огромные поля, засеянные просом. Уборка хлеба была в полном разгаре, и несвезенные с поля снопы облегчили нашу фуражировку». Очередное впечатление Введенского, связанное с хлебными полями Абадзехии, датируется 1 октября 1862 г.: «главная колонна с тяжелым обозом… потянулась через хлебные поля. Сжигая по пути хлеб, сено и аулы, отряд прибыл к большому аулу Эсхак эфенди Соолохова». 21 сентября 1862 г. пшехский отряд, «после весьма упорного боя, овладел большим аулом Лагумжи-Хаблем и еще другим – меньшим; захватив огромные запасы хлеба, предал аулы огню». (Введенский А. Указ. соч. // ВС. 1866. № 8. С. 171, 175. Богуславский Л. Указ. соч. С. 350).
Тема огромных запасов хлеба весьма красноречиво звучит в рапорте командующего войсками в укреплении Белореченском полковника Геннинга (29.06.1856 г.) начальнику правого фланга Кавказской линии генерал-майору И. Дебу: «Я …решился разорить находящиеся по левую сторону р. Пшиш бжедуховского народа два аула, Лабокуой и Татархабель, названные аулы находятся в 13 верстах от сего укрепления: а один от другого не далее как &襶 версты; в обеих аулах более ста дворов, с огромнейшим запасом в складах разного хлеба с запасом который можно бы только найти в самом предприимчивом земледельческом обществе.
…Как только рассвело войсковой старшина Фролов уже подойдя к а. Лабокуой… бросился прямо в аул, где завязалась жаркая перестрелка и неприятель потеряв много убитыми и изрубленными мгновенно был выбит из своих жилищ… … ворвались в средину аула… Здесь завязался рукопашный бой и отчаянные защитники своих жилищ пали мертвыми, лишились домов, имущества и всего запаса хлеба; все поглощено пожаром, равной участи подвергся а. Лабокуой… В ауле Лабокуой убито 43 человек, в Татархабле – 68. Рогатого скота пригнано 422, баранов – 450».
«Извольте усмотреть о новом, войск наших молодецком деле, - писал Дебу генерал-лейтенанту Козловскому, - которое совершено под командой полковника Геннинга с свойственным ему храбростью и мужеством, отличавшими штаб-офицера сего в продолжении многих лет его боевой службы». (Донесения о военных действиях русских против горцев за рекой Белой, ведомости разоренных аулов // РГВИА. Ф. 13454. Оп. 6. Д. 1090. Л. 12-14, 17 об., 26).
О масштабах потерь (людских и территориальных), которые несли адыги в эти годы мы можем получить достаточно точное представление. Так, например, адыгская область Абадзехия (населенная адыгским субэтническим подразделением абадзехов, адыг. «абдзах») состояла из трех основных и равновеликих горных секторов – 1) От Белой до Пшехи; 2) От Пшехи до Пшиша; 3) От Пшиша до Псекупса. Сюда же следует добавить абадзехское население на восток от Белой (по ее правым притокам) и на запад от Псекупса (по его левым притокам).
Весьма ценный документ, превосходно иллюстрирующий плотность населения в 3-м секторе между Пшишем и Псекупсом, был составлен в сентябре 1863 г. штабс-капитаном Лебединским, офицером генштаба. Согласно Лебединскому, в этом районе Абадзехии насчитывалось 220 хуторов, в которых было 5798 дворов. (Проблемы Кавказской войны. С. 215-216). К ним еще присоединилось порядка 3000 семейств из других районов Абадзехии. Если мы будем исходить из численности одной семьи-двора в 10 человек, то «коренных жителей», как пишет Лебединский, сектора Пшиш-Псекупс было почти 58.000 человек, а вместе с беженцами – 90.000.
Ясно, что это не максимальный показатель: семья-двор в мирной обстановке могла достигать 20-30 и более человек. Культивировался каждый свободный клочок земли, а аулы, перерастая один в другой, тянулись непрерывными цепочками вдоль каждой речки, каковых здесь также великое множество.
«Страна между Пшишем и Псекупсом представляла слегка всхолмленную местность, перерезанную бесчисленным множеством горных ручьев и реченок. По качеству своему, грунт земли мог равняться с черноземом. Конечно, не удивительно после этого, что все балки, где едва только протекали струйки воды, были застроены сплошными линиями аулов. Мы в первый раз встретили следы такого огромного населения. Грустно было горцам оставлять эти места. Случалось видеть, что огонь уже охватывал сотни аулов, а в следующих едва только начинали выбираться для выселения…». (Гейнс К. // Военный сборник. № 4. С. 222).
Царское военное командование так и очищало Абадзехию от абадзехов, работая по секторам и повторно, и даже в третий раз, посылая команды для 100% изгнания населения. Точно также была уничтожена самая большая адыгская область – Шапсугия.
Провоцирование межэтнических конфликтов на Кавказе
Из письма военного министра А.И. Чернышева на имя и.д. начальника Отдельного Кавказского корпуса от 4 апреля 1834 г. «поддерживая политическое влияние, которое мы имеем над некоторыми горскими племенами, употреблять одно поколение против другого и обессиливать оных враждой между частными владельцами и независимыми обществами”. (РГВИА. Ф.13454.Оп.6.Д.1242.Л.1-12. цит. по Л.И. Цвижба Источники взаимоотношений России и народов Северо-Западного Кавказа в XIX веке). Особенно активно эта тактика применялась в Кабарде).
Депортация
На протяжении 1829-1864 гг. адыги (черкесы) потеряли 97-98 % своих земель, которые были аннексированы Российской империей. На исторической родине в силу различных обстоятельств удалось остаться менее 5 % населения, если исходить из данных российского генерального штаба. Население Западной Черкесии в 1831 году оценивалось в 1.080.000 человек, а в 1865 году в Кубанской области осталось менее 53.000 адыгов (черкесов).
Но мы можем совершенно уверенно говорить о значительно большей численности адыгов(черкесов), чем 1 млн 80 тысяч человек в 1831 году. Согласно этим данным, шапсугское население составляло 200.000 человек. И, согласно официальным данным, в 1862-1864 гг. в Турцию было депортировано 195.000 шапсугов. В этой цифре – 1.080.000 – учтено крайне незначительно число жителей южного склона Главного Кавказского хребта. Так, убыхов в 1831 г. указано всего 7.000 (семь тысяч) человек. Тогда как по официальным данным в 1864 году в Турцию было депортировано 70.000 (семьдесят тысяч) убыхов. Военные потери адыгов (черкесов) за эти 35-летний период войны можно оценить, по меньшей мере, в полмиллиона человек, значительная часть из них – женщины, старики и дети.
Не впервые, но в развернутом виде идея изгнания адыгов (черкесов) и заселения их страны казачьими, русскими, армянскими, греческими и прочими поселениями прозвучала в докладе начальника главного штаба Кавказской армии генерала Д. А. Милютина в 1857 г.: «Необходимо переселять их на Дон, потому что в Ставропольской губернии нет свободных земель, что водворение их в тылу казачьего населения было бы неудобно и отклонило бы нас от главной цели, т.е. развития русского населения на северной плоскости Кавказского хребта до решительного перевеса его над живущими там племенами азиатского происхождения. Не обращая там горцев в казаки, нужно устроить из них на Дону особенные поселения вроде колоний. Мы должны тщательно скрывать эту мысль правительства от горцев, пока не наступит пора для исполнения ее». (РГВИА. Ф.38. Оп.30/286. Д. 2. Л. 117.).
Д. А. Милютина поддерживал и главнокомандующий Кавказской армией князь А. И. Барятинский, обладавший значительным влиянием на Александра II: «Единственным средством прочного утверждения нашего в Закубанском крае признано водворение казаков на передовых линиях, чтобы постепенно стеснять горцев и лишать из средств к жизни. Нет причины щадить те племена, которые упорно остаются враждебными, государственная необходимость требует отнятия у них земель». (Там же. Л. 117.).
Как видим, царский сановник совершенно откровенно формулирует задачи Российской империи в Черкесии, обосновывая жестокость и истребление государственной необходимостью.
В отношении каждого из западноадыгских этнотерриториальных объединений, планировалась и осуществлялась акция по депортации. Так, полное выселение натухайцев, осуществленное в 1861 г., было спланировано еще в первой половине 1857 г. «По значительности означенных работ, - писал генерал-адъютант князь Барятинский, - только в 1860 году может быть приступлено к окончательному изгнанию натухайцев и к заселению их края в обширных размерах. Это последнее предприятие должно занимать одно из важнейших мест в общем плане будущих наших действий на Кавказе, ибо в случае новой войны внешней, морской берег между устьями Кубани и Геленджикскою бухтою доставит неприятелю выгоднейшее против нас основание действий, если мы оставим этот край в обладании внутренних наших врагов». (РГВИА. Ф. 846. Д. 6669: Предположение о действиях и занятиях войск Отдельного Кавказского корпуса с осени 1857 по осень 1858 г. Л. 15.).
Наряду с Д. А. Милютиным и А. И. Барятинским, одним из главных вдохновителей изгнания непокорных черкесов был командующий войсками правого фланга Кавказской линии и Черномории генерал Н. И. Евдокимов. Его план состоял в том, чтобы «решительно вытеснить из гор туземное население и заставить его или переселиться на открытые равнины, позади казачьих станиц, или уходить в Турцию». (Цит. по: Касумов А. Х., Касумов Х. А. Геноцид адыгов. Нальчик, 1992. С. 146.). В 1863 году Евдокимов докладывал Александру II: «Можно с уверенностью сказать, что в течение зимы (с 1863 по 1864 г. – А. С.) все непокорное нам население, остающееся на северном склоне хребта, будет изгнано оттуда и весь этот край будет очищен». (ГАКК. Ф.347. Оп. 1. Д.52. Л.6-7.).
Великий князь Михаил Николаевич, командующий Кавказской армией, в письме военному министру подчеркивал: «Непремен¬ным условием окончания этой войны должно быть совершенное очищение восточного Чер¬номорского прибрежья и переселение горцев в Турцию». (Отзыв командующего Кавказской армией великого князя Михаила Николаевича военному министру. // Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи. Сб. архивных материалов. Нальчик, 2001. С. 264.).
В ноябре 1863 г. последовало осо¬бое распоряжение Александра II командующе¬му войсками Евдокимову: «Совершенно необ¬ходимо довести границу русских поселений по берегу до реки Бзыбь, ибо в противном случае и небольшая часть горцев, оставшихся на берегу, на каких бы то ни было условиях будет в случае внешней войны составлять приманку для наших неприятелей». (Отношение начальника Главного штаба Кавказской армии Карцова командующему войсками Кубанской области Евдокимову. // Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи. Сб. архивных материалов. Нальчик, 2001. С. 233.). Этот документ со всей очевидностью показывает нам, что на изгнании адыгов настаивал лично император Александр II . Симптоматична и реакция Императора на завершение этого варварства.
В марте 1864 г. ве¬ликий князь Михаил Николаевич доносил во¬енному министру: «Все пространство северно¬го склона к западу от р. Лабы и южный склон от устья Кубани до Туапсе очищены от враж¬дебного нам населения». На документе рукой императора Александра II начертано: «Слава богу». (Отношение генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича военному министру о завершении заселения предгорной зоны и об успешных действиях Даховского и Джубгского отрядов. // Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи. Сб. архивных материалов. Нальчик, 2001. С. 260.).
Более того, проводились специальные поиски тех, кто прятался в горах и пытался остаться на родине. Их окружали и сгоняли в концентрационные лагеря на берегу Черного моря, а уж оттуда была одна дорога — в Турцию. Так, начальных штаба войск Кубанской области в своем приказе №1040 от 8 августа 1864 г., адресованном начальнику Шапсугского округа, писал: «Командующий войсками усмотрев из рапорта Вашего Высокобл. Нач. Шапсуг. округа, от 24 июля №499, что шапсуги, жившие в верховьях р. Туапсе удалились с своих мест жительства и в настоящее время в большом количестве скитаются в ущельях, между Ту и Папаем, поручил мне просить Ваше Высокоблагородие, совместно с командиром Абинского Конного полка Кубанского казачьего войска, с которым вместе с сим сделано сношение, произвести поиск в окрестностях названной местности для открытия скрывающихся там горцев и передачи их в распоряжение Нач. Натухайского округа для переселения в Турцию». (РГВИА. Ф. 14257. Оп. 3. Д. 210. Л. 3.).
Двумя годами ранее, когда абазины-баракаевцы подали через полковника Абдурахманова прошение о том чтобы их не изгоняли в Турцию, последовал характерный ответ: «Главнокомандующий войсками (т.е. Евдокимов – Прим. А. С.) приказать изволил: на будущее время от баракаевцев подобных неосновательных просьб не принимать и объявить им, что они должны... отправиться к назначенному сроку в Турцию, и что с теми, которые не исполнят сего до истечения означенного срока, будет поступлено как с неприятелем, приказание генерал-адъютанта Графа Евдокимова имею честь сообщить Вашему Высокоблагородию для надлежащего исполнения». (РГВИА. Ф. 14257. Оп. 3. Д. 528. Л. 21.).
Наиболее важным источником, характеризующим российскую концепцию аннексии Черкесии, является отчет гр. Евдокимова о военных действиях с 1-го июля 1863 г. по 1-е июля 1864 г. Задачи на этот период ставились следующим образом: «удалить туземцев, оставшихся в горном пространстве между Пшехою и Пшишем, занять весь вообще край между сею последнею и Шебшем, и таким образом, очистив совершенно всю северную покатость от неприятельского нам населения, водворить на ней русских переселенцев…». (Отчет гр. Евдокимова о военных действиях, исполненных в Кубанской области в период времени с 1-го июля 1863 г. по 1-е июля 1864 года // Кумыков Т. Х. Выселение адыгов в Турцию – последствие Кавказской войны. Нальчик, 1994. С. 49.).
Самые распространенные действия в рассматриваемом документе: «уничтожить», «изгнать», «очистить», «удалить».
Анализ одновременных источников, в том числе и отчета Евдокимова, не оставляет сомнения в том, что адыги (черкесы) всеми силами пытались остаться на родине и покидали ее лишь под тотальным военным натиском. Приведем характерный в этом отношении отрывок: «С 15-го по 19-е сентября (1863 г. – А. С.) отдельные колонны исходили все местности по обе стороны главного хребта, от Адагумской линии до Абина и Геленджика, куда в течение весны и лета возвратилось значительное число туземцев, уничтожили все найденные запасы и постройку, и в видах окончательного изгнания последних горцев произвели движение по разным направлениям» (Там же. С. 55). Еще раз о повторных этнических чистках: «…последние рекогносцировки показали также, что остатки туземцев укрывались еще в лесных ущельях, между Пшехою и Пшишем, почему с половины сентября как Пшехский, так и Даховский отряды открыли совокупные действия для изгнания этих туземцев». (Там же. С. 57.).
В другом месте говорится: «Джубгский отряд, прошел несколькими колоннами, уничтожая население, после чего, поднявшись вверх по Шапсуго и перевалившись в бассейн Псекупса, очистил от туземцев левый берег этой реки,…». (Там же. С. 62-63.). Текст отчета изобилует примерами того, что однажды изгнанные и испытавшие все ужасы погрома, адыгские горцы возвращались на свои пепелища либо пережидали, а, точнее, пытались переждать глобальное наступление во временных жилищах в труднодоступных районах: «…а силы Пшехского и Даховского отрядов обратить к изгнанию туземцев, водворившихся во временных жилищах по вершинам Пшехи и Пшиша и между этими реками».
Во второй части отчета, в которой сообщается о военных действиях в первой половине 1864 г., вновь многократно поднимается тема необходимости повторного изгнания. Войска расходились по разным направлениям и по секторам прочесывали все пространство Западного Кавказа — не осталось ли где-нибудь в трущобах горских жилищ».
Верхним абадзехам на оставление своих поселений и уход на побережье, где им суждено было ждать прихода судов под открытым небом, было предоставлено 7 дней. По истечении срока Пшехский, Джубгский и Даховский отряды выступили «чтобы осмотреть каждому отряду свои районы, действительно ли все выселились, а если бы нашлись некоторые аулы еще занятые абадзехами, то такие аулы немедленно выселить». (Там же. С. 65-67.).
Согласно докладу переселенческой комиссии от 18 февраля 1865 г. из пределов Черкесии на протяжении 1861-1864 годов в Османскую империю было депортировано 470.703 человека. (Доклад комиссии по делу о переселении горцев в Турцию 18 февраля 1865 года г. Тифлис // Кумыков Т. Х. Указ. соч. С. 46.). Официальные прави¬тель¬ствен¬ные данные не просто занижены, но занижены умышленно, дабы в глазах русской и европейской общественности преуменьшить масштабы разыгравшейся трагедии.
«Поразительное зрелище представилось глазам нашим по пути, - писал очевидец адыгского изгнания И. Дроздов, - разбросанные трупы детей, женщин, стариков, растерзанные, полуобъеденные собаками; изможденные голодом и болезнями переселенцы, едва поднимавшие ноги от слабости, падавшие от измождения и еще заживо делавшиеся добычею голодных собак… Живым и здоровым некогда было думать об умирающих: им и самим перспектива была неутешительнее: турецкие шкиперы, из жадности, наваливали, как груз, черкесов, нанимавших их кочермы до берегов Малой Азии, и, как груз выбрасывали лишних за борт при малейшем признаке болезни. Волны выбрасывали трупы этих несчастных на берега Анатолии... едва ли половина отправившихся в Турцию прибыла в месту. Такое бедствие и в таких размерах редко постигало человечество. (Дроздов И. Последняя борьба с горцами на Западном Кавказе // Кавказский сборник. Тифлис, 1877. Т. 2. С. 457.).
Адольф Берже ужаснулся черкесской трагедии: «Никогда не забуду я того подавляющего впечатления, какое произвели на меня горцы в Новороссийской бухте, где их собралось на берегу около 17.000 человек. Позднее, ненастное и холодное время года, почти совершенное отсутствие средств к существованию и свирепствовавшая между горцами эпидемия тифа и оспы, делали положение их отчаянным. И действительно, чье сердце не содрогнулось бы при виде, например, молодой черкешенки, в рубищах лежащей на сырой почве, под открытым небом, с двумя малютками, из которых один в предсмертных судорогах боролся со смертью в то время, как другой искал утоления голода у груди уже окоченевшего трупа матери. А подобных сцен встречалось немало…». (Берже Ад. П. Выселение горцев с Кавказа. // Русская старина. 1882. Т. 33. Кн. 2. С. 362-363.).
Весь адыгский берег Черного моря царские колонизаторы превратили в единый концентрационный лагерь. «Все это время черкесы оставались на берегу моря, под открытым небом, - писал Яков Абрамов, - без всяких средств к жизни. Страдания, которые приходилось выносить в это время горцам, нет возможности описать. Они буквально тысячами умирали с голоду. Зимою к этому присоединился холод. Весь северо-восточный берег Черного моря был усыпан трупами и умирающими, между которыми лежала остальная масса живых, но до крайности ослабевших и тщетно ждавших, когда их отправят в Турцию. Очевидцы передают ужасные сцены, виденные ими в это время. Один рассказывает о трупе матери же, носившей на руках замерзших детей и никак не хотевшей расстаться с ними; третий – о целой груде человеческих тел, прижавшихся друг к другу, в надежде сохранить внутреннюю теплоту и в этом положении застывших и т.п.». (Абрамов Я. Кавказские горцы. Краснодар, 1927. С. 7.).
Действительно, десятки тысяч адыгов умерли в лагерях на турецком побережье: но начали умирать они от голода, холода и эпидемий в тех лагерях, куда их согнала кавказская администрация. «Весь северо-восточный берег Черного моря был усеян трупами и умирающими, — писал А. Цаликов, — между которыми сохранялись небольшие оазисы еле живых, ожидавших своей очереди отправления в Турцию». Так, к 21 ноября 1864 г. в Новороссийске скопилось около 24.790 абадзехов, бжедугов и шапсугов, из которых выжило и отправилось в Турцию лишь 14.900 человек. Согласно данным генерала М. Ольшевского, временно командующего войсками Кубанской области (рапорт от 9 января 1865 г.), только на северо-восточной стороне бухты Константиновского порта, где расположились лагеря адыгов, почти на протяжении пяти верст были новые могилы, в которых погребено до 1.480 трупов. Причем войсковое оцепление было усилено, чтобы отчаявшиеся «переселенцы не могли бродить по горам и разбойничать». (Цит. по: Дзидзария Г. А. Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX столетия. Сухуми: «Алашара», 1982. С. 219.).
«Тесно скученные в тысячных массах на небольшой равнине, возле Вельяминовского форта под открытым небом, пронизываемые постоянно холодным ветром, обливаемые частыми дождями, терпя недостаток в продовольствии и оставаясь без горячей пищи, дети, женщины и старики начали сильно болеть и умирать, в особенности от тифа и дизентерии. Большие и частые могилы свидетельствовали о множестве жертв, погибших на родном берегу». (Ольшевский М. Кавказ с 1841 по 1866 год. СПб.: Журнал «Звезда», 2003. С. 550.).
Главный палач адыгского народа, гр. Евдокимов, сам признавался в масштабах совершенного преступления: «В настоящем 1864 году совершился факт, почти не имевший примера в истории, огромное горское население, обладавшее некогда большим богатством, вооруженное и способное к военному ремеслу, занимавшее обширный Закубанский край от верховьев Кубани до Анапы и южный склон Кавказского хребта от Суджукской бухты до р. Бзыба, владея самыми неприступными местностями в крае, вдруг исчезает с этой земли;…». (Отчет гр. Евдокимова. С. 88.).
В заключении хотелось бы отметить следующее: безусловно, описываемые события относятся к эпохе колониальных войн. Но даже в то время оно встречало протест и осуждение в русском обществе. По существу вся великая русская литература XIX века А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Л.Н. Толстой и многие многие другие современники этих событий в своем творчестве дали нравственную оценку этих событий. Даже в среде части высших российских военных эта война вызывала протест. Показательным в этом плане является Рапорт об отставке генерала Н.Н. Раевского «С присоединением сего края местное начальство предложило меры, состоящие в запрещении с нашей стороны всяких мирных и торговых сношений... Таким образом полагали держать в тесной блокаде восемьсот тысяч жителей, обессиливая их голодом и недостатком и, наконец, покоряя их вторжениями в горы. Хотя мы не успели ни в одном, ни в другом, и хотя наше положение на Кавказе не улучшилось, система сия находит еще защитников...
...Я здесь первый и один по сие время восстал против пагубных военных действий на Кавказе и от этого вынужден покинуть край. Наши действия на Кавказе напоминают все бедствия первоначального завоевания Америки испанцами, но я не вижу здесь ни подвигов: геройства, ни успехов завоеваний Пицара и Кортеца. Дай бог, чтобы завоевание Кавказа не оставило в русской истории кровавого следа, подобного тому, который оставили эти завоеватели, в. истории Испанской». (АКАК,т IX Док. 434.c.504)
Столь тяжелое прошлое, очевидно, нуждается в осмыслении с гуманистических, нравственных позиций, а жестокость и бесчеловечность – в осуждении. Этим и вызвано наше стремление добиться признания и осуждения геноцида адыгов (черкесов) на государственном уровне именно в Российской Федерации, являющейся нашим общим Отечеством. Внести свою лепту в этот процесс гражданский долг нашего поколение. Уверен, что наше многонациональное общество, твердо осознающее свое историческое единство, опирающееся на единые ценностные ориентиры, способно подвести нравственную черту под прошлым.
Приложение. Воспоминания очевидца
«По-моему, закон возмездия составляет один из замечательных выводов философии истории. Во взгляде этом, пожалуй, может быть усмотрена избитая мораль старинных романов, по которой добродетель должна торжествовать, порок – нести заслуженную кару. Смейтесь, сколько угодно, – но оно так; почему так – этого вам никто не скажет, как не объяснит никто и причины взаимного притяжения тел; но, что закон возмездия в жизни народов должен находить применение – к этому заключению можно приблизиться, независимо от наблюдения фактов, отчасти и путем дедукции. Зло, совершаемое над другим, возникает из внутренних побуждений самого совершающего. Этого, полагаю, оспаривать не станете. Далее: побуждения эти, воплощая свою сущность в формы гонений или насилия, вместе с тем не иссякают в своем источнике; напротив, они неизбежно оставляют в самом совершающем осадок или зародыш зла, которое, если не встречает противодействия в каких-либо особых обстоятельствах, естественным путем развивается в приютившем его организме и постепенно подтачивает его, пока, набрав силы, не обнаружится каким-нибудь острым или хроническим недугом. Чтобы не ходить далеко за примерами, возьмем хотя бы поголовное изгнание с западного Кавказа горцев, о котором у меня идет теперь речь.
Мы решились изгнать их, очевидно, в виду затруднений или неуменья устроить дело так, чтобы, продолжая по-прежнему жить в горах, вдоль берега Черного моря, они могли стать полезными, или, по крайней мере, безвредными для государства. Неспособность разрешить эту задачу, или нежелание потрудиться над нею, и составляли именно то пребывающее в нас самих внутреннее зло, которое должно было конкретно выразиться цепью неудач, встреченных при попытках заселения края. Неудачи эти хорошо известны. Ряд глубочайших, крутых ущелий, покрытых подавляющею всякую искусственную культуру природною растительностью; узкую прибрежную полосу, усеянную глыбами наносных каменьев и перерезанную трудно проходимыми оврагами; полное бездорожье и безлюдье на пространстве не менее 5.000 квадратных верст, – вот что оставляли мы за собою в этой местности, отпраздновав окончание полувековой борьбы…
Частью по службе, частью из любопытства, почти что каждый день приезжали мы из своего лагеря посмотреть на этих несчастных. Говорю, именно из любопытства, так как слово «участие» было бы здесь совсем неуместно: несмотря на весь ужас возмущающей душу картины, чем мог облегчить положение страдальцев какой-нибудь маленький штабной чин? Изгнание их было решено в качестве государственной необходимости; в перевозке на турецких фелюгах усмотрен самый удобный или даже единственно возможный способ исполнения.
И действительно, нужны были особенно крепкие нервы и немалая доля самообладания, чтобы в бессилии своем оставаться спокойным зрителем того, что совершалось на этом берегу. Верстах в двух-трех от впадения речки в море, по течению ее, на песке и голышах, наносимых половодьем, неделями оставались партии бесприютных, лишенных крова и очага. По нескольку тысяч душ помещались одновременно на небольшом пространстве, отведенном им для стоянки и наблюдавшемся военными постами. Дни и ночи проводили они то под палящими лучами солнца, то под дождем и ветром; ни деревца, ни другой тени вблизи; остатков сухой растительности, в районе дозволенных им передвижений, едва хватало на то, чтобы изредка изжарить кусок мяса или сварить какую-нибудь болтушку (подобие супа). Не более как в трех-четырех местах одновременно курился скромный огонек для этого торжественного акта, по труднодоступности своей составлявшего нечто вроде священнодействия. Кое-где замечались прикрепленные на нескольких кольях бурки или обрывки какой-нибудь грубой ткани, для укрытия от зноя и непогоды только малолетних детей, стариков или больных. Остальные не могли и мечтать о подобной роскоши. Атмосфера заражена была от накопления на небольшом пространстве животных и всяких других отбросов.
Так совершался разгром, разгром полный и бесповоротный – того, что строилось и крепло веками. …Как бы то ни было, но племена, народы эти жили; веками развивали и упрочивали свой быт, соответствующий климату, почве, флоре, фауне, условиям сообщений, обмена и прочее. И вот, все, что в строении жизни вносилось многими годами опыта, как результат приспособления к особенностями совсем своеобразной обстановки, как плод ежедневного кропотливого труда, заботы, бережливости, все это вековое здание падало, рушилось до основания, отчасти унося с собою и доживших до рокового часа строителей. И не единицами, не десятками, а сотнями и тысячами приходилось считать погибающих в этом катаклизме. Болезни и всякие невзгоды унесли многих еще до посадки на суда; скольких не досчитались при высадке на турецкий берег, после 15 и более дней плавания в самых ужасных условиях – это никогда не было выяснено; да и зачем? Очень многим, наконец, преимущественно в младшем возрасте, пришлось лечь искупительными жертвами приспособления к совершенно новым условиям жизни в суровой природе возвышенных малоазиатских плоскогорий.
…Все это, т.е. бедствия, день-за-день переживаемые переселенцами, и перспектива предстоящих им впереди, было очевидно и понятно для нас, ближайших свидетелей погрома. Сердце сжималось и болело. Но, повторяю опять, в чем должна была здесь проявиться наша деятельность, в чем могли выразиться наше участие, наша помощь? Время от времени докладывали мы, что следовало бы, по крайней мере, более обеспечить переселенцев топливом, солью и другими предметами насущной потребности, или расширить район дозволенных им передвижений до первых предгорий, не лишенных древесной растительности. Генерал наш сначала благосклонно выслушивал доклады, и, кажется, делал какие-то попытки с своей стороны; но потом стал обнаруживать явное нетерпение, резко отвечая, что все это не наше дело, что он только исполнитель; распоряжения же исходят от высшего начальства, которое знает, что делает, неуклонно преследуя свой план, внушенный высшими соображениями государственной необходимости. Государственная необходимость – громкое, страшное слово! – Сколько на свете дел, совсем не вяжущихся с христианскою моралью, совершалось под его прикрытием в исторической жизни народов, от времен отдаленнейших до событий нам современных.
Приняв, таким образом, в области политики, вместо принципов христианской любви, справедливости, милосердия, господствующим принципом государственную необходимость, какую неправду, какое насилие нельзя было бы во имя ее оправдать? Ведь, в сущности, это то же самое, что: «цель оправдывает средства», – девиз
монашествующего ордена, бесповоротно осужденный». (Староставский А. В горах. Из давних воспоминаний. // Вестник Европы. 1896. № 3. С. 198-199, 202, 204-205, 207-208.).
Аскер Сохт, историк, Республика Адыгея
Комментариев нет:
Отправить комментарий